Морозов Александр Анатольевич — Биография
Александр Анатольевич Морозов (24 июня 1932, Ленинград — 22 сентября 2008, Москва) — филолог, литературовед, исследователь творчества О. Э. Мандельштама.
Детство
Александр Анатольевич Морозов родился 24 июня 1932 года в Ленинграде. Здесь же, в Спасо-Преображенском соборе, был крещен. Дед его, по материнской линии, Василий Карпович Сныткин (1875—2 сентября 1933) был солдатом, а затем старшим унтер-офицером на сверхсрочной службе, лейб-гвардии Преображенского полка. Происходил из крестьян Тульской губернии, Богородицкого уезда, Казанской волости, деревни Сазоновки. Службой своей гордился, жил в полковых казармах на Кирочной улице, имел жену и четверых детей. Младшая из дочерей, Мария Васильевна Сныткина (18 июля 1906—21 августа 1978), 3 марта 1931 года вышла замуж за Анатолия Петровича Морозова (1900—18 сентября 1979). Они и стали родителями Саши.
Родословная со стороны отца заслуживает отдельного повествования и не укладывается в рамки одной статьи. Вкратце можно сказать, что дед Александра по отцовской линии, Петр Федорович Морозов (1870—1939), родом был из многодетной крестьянской семьи Ярославской губернии, Мышкинского уезда, деревни Ильино (Илино), что стоит в двадцати километрах от Углича, на левом крутом берегу реки Пукши (у самого впадения её в Волгу). Семнадцатилетним юношей он отправился в Петербург, где упорным трудом и энергией добился перехода в купеческое сословие. 30 мая 1894 года женился на своей землячке — Александре Кирьяковне Ульевой (1876—1955). Дела шли успешно, а в семье росли восемь детей. В 1916 году П. Ф. Морозову было всемилостивейше пожаловано звание потомственного почетного гражданина Петрограда, за деятельность на пользу города в годы Первой мировой войны. После революции имущество Петра Федоровича будет конфисковано , а судьба детей сложится по-разному — Федор Петрович Морозов (1905—1937) будет арестован, обвинен по статьям 58—7—8—9—11 УК РСФСР и расстрелян 6 мая 1937 года ; Алексей Петрович Морозов (1907—1987), станет акадимиком архитектуры (1956), одиним из главных авторов Дворца спорта «Юбилейный» (1967), Лауреатом Государственной премии СССР (1971); Анатолий Петрович Морозов, отец Саши, станет инженером-конструктором, дважды лауреатом Сталинской премии (в 1943 году — за создание нового прибора управления артиллерийским зенитным огнем; в 1950 году — за работу в области военной техники).
На фото: А. А. Морозов (крайний слева), Г. А. Таронян (четвертый слева) — они дружили более полувека.]]
В 1939 году А. П. Морозов, по решению Правительства СССР, был переведен на работу в Москву. Семья осталась в Ленинграде. Сестры Сныткины были настолько дружны между собой, что даже после замужества все жили на одной улице — Чайковского (Сергиевской). Екатерина Васильевна с мужем и матерью, Евдокией Титовной Сныткиной (1880—9 июня 1945) в доме № 50. Александра Васильевна с сыном в доме № 33. Мария Васильевна с Сашей в доме № 77, в двух шагах от Таврического сада. Так что все детские воспоминания Саши всязаны c этим районом Петербурга.
Блокаду Саша Морозов пережил с матерью, бабушкой, дядей, двумя любимыми тетями и обожаемым братом, участником всех детских игр и шалостей. Вскоре после начала блокады вся семья собралась в одной квартире (у бабушки) — так было легче справляться. То, что три сестры объединили свою любовь и заботу о детях и матери (Евдокия Титовня сошла с ума в первую блокадную зиму), помогло им всем выжить. Взрослые работали, дети наперегонки читали. Дрова, хранившиеся во дворе, были украдены ещё осенью 1941 года, так что буржуйку топили чем могли, пока не дошла очередь до книг. Жечь книги было жалко, а жечь их не прочитав, жалко вдвойне. Так и получилось, что всю классику братья прочитали в девяти-десяти-летнем возрасте. Очевидно, что главную роль в выборе литературы играла Мария Васильевна — по специальности литературовед, преподаватель русского языка и литературы. Блокадное детство навсегда укрепило связь Саши с матерью. Когда его спрашивали про родителей, он всегда говорил:
Эвакуировались они зимой 1943 года в Свердловск, где к тому времени находился отец. Отношения с отцом не ладились. В 12 лет, уже из Москвы, куда переехала семья, Саша Морозов сбежал к теткам в Ленинград… на велосипеде. Добрался через неделю. Наказания не последовало, лето ему позволили провести в любимом городе, но к сентябрю пришлось возвращаться в Москву.
В 1950 году А. Морозов окончил московскую школу № 407 с золотой медалью. Летом того же года поступил в ЛГУ на математико-механический факультет, но к концу первого курса понял, что это не его и вернулся в Москву, — поступать на филфак МГУ, считавшийся в то время лучшим.
Образование
C 1951 по 1956 год — студент кафедры русского языка филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. Параллельно посещает занятия на кафедре классической филологии у С. И. Соболевского. Делает постановку «Живого трупа» в студенческом театре МГУ и сам играет Федю Протасова. Дома появляется редко, в основном живёт у друзей в общежитии МГУ на Стромынке.
Кроме латыни и древнегреческого, прекрасно владел немецким языком. Когда в 1956 году правительством было принято решение о безвозмездной передаче «братской ГДР» трофейных ценностей, в том числе знаменитой «Готской библиотеки», оказалось, что часть трофейной литературы все ещё не описана и хранится в туннеле Ленинской библиотеки, соединяющем дом Пашкова с корпусами на Моховой. Срочно потребовались специалисты со знанием немецкого языка, и Морозов, вместе с пятью другими студентами филфака, был привлечен к этой работе. Два месяца в обстановке строгой секретности они бережно разбирали и описывали старинные немецкие рукописи.
Как человек разносторонне одаренный, Морозов хорошо играл в шахматы. Центральный шахматный клуб на Гоголевском бульваре был для него почти домом, здесь в 1959—1961 годах он работал литературным редактором журнала «Шахматы в СССР».
Морозов и Мандельштам
Весной 1963 года получает у С. И. Соболевского рекомендацию в аспирантуру классического отделения филфака МГУ, но так и не решается ей воспользоваться. Больше того, отказывается от такой блестящей возможности, и, чтобы не передумать, рвет и выбрасывает направление. Классическая филология по его мнению требует абсолютной преданности, ей нужно отдаваться до конца, без остатка, но в его жизни к тому времени появилась новая страсть и он выбирает другую судьбу. Уже в конце 1950-х, Морозов знакомится с творчеством О. Э. Мандельштама и увлекается им навсегда, буквально «заболевает» его поэзией. Позже сближается с Н. Я. Мандельштам и Н. И. Харджиевым.
Вот что писала о нём Н. Я. Мандельштам 22 марта 1963 года Н. Е. Штемпель:
В 1964—1965 годах работал в отделе рукописей Государственной библиотеки СССР им. Ленина. С апреля 1965 по май 1968 года работал редактором в издательстве «Искусство» (редакция литературы по эстетике). В 1967 году подготовил к выходу в свет «Разговор о Данте» О. Э. Мандельштама. Можно сказать, что в 1967 году такая книга (первая после трагической гибели поэта), появилась во многом благодаря энтузиазму А. Морозова, его одержимости Мандельштамом.
Выход «Разговора о Данте» совпал по времени с событиями вокруг архива О. Э. Мандельштама. Морозов, втянутый в конфликт между Н. Я. Мандельштам и Н. И. Харджиевым, буквально оказался меж двух огней. По его словам, «старики умели ссориться». Все попытки примирения были тщетны, каждый был непримирим. Принять сторону одного, значило разорвать все отношения с другим, но любя и глубоко уважая обоих, сделать выбор было не возможно. Морозов нашел единственно возможный для себя выход из этого трудного положения — разорвал отношения с обоими.
— Из письма Н. Я. Мандельштам Н. Е. Штемпель — конец мая 1968 года.
В начале мая 1968 года А. Морозов фактически лишается права на профессию. После подписания «Письма 120-ти» — в защиту Александра Гинзбурга с требованием немедленного пересмотра дела, он был уволен с формулировкой «по сокращению штатов» (вместе с другим редактором издательства «Искусство», Дмитрием Муравьевым). Обратился в суд, судом в восстановлении отказано.
Вот как вспоминает об этом периоде жизни А. Морозова Игорь Голомшток:
«…поступить на постоянную службу в советское учреждение он не мог (да, очевидно, и не хотел), а на работу сторожем, дворником или истопником его с университетским дипломом не принимали. Наконец общими усилиями его удалось пристроить шофером на автобазу. Здесь Саша тоже вел себя не по общепринятым правилам: километров себе не приписывал, бензином не приторговывал, начальству на лапу не давал, чем вызывал всеобщую ненависть здорового коллектива. Со временем шоферня поняла, что перед ними юродивый, а юродивых на Руси уважали испокон веков. Ему стали помогать, защищали перед начальством, приглашали в компании распить бутылку-другую. И тогда Саша ушел с работы. Почему?! „Не мог соответствовать“, то есть отвечать взаимностью, объяснял Морозов. Тогда бездомного Морозова и поселили в моей „мастерской“.»
К этому периоду относится портрет А. Морозова работы Б. Г. Биргера из собрания Третьяковской галереи.
Во втором номере журнала «Октябрь» за 1969 год напечатана разгромная статья, посвященная выходу последних (4-го и 5-го) томов Краткой литературной энциклопедии. Редакцию обвиняют в отсутствии марксистской критики, проведении внеклассовой линии, тенденции на мирное сосуществование декадентских течений и советской литературы. В качестве одного из ярких примеров разбирается статья Морозова о Мандельштаме , названная «насквозь безыдейной и апологетической».
В январе 1970 года А. Морозов подписал пятое письмо «В Комиссию по правам человека ООН» о преследованиях по политическим мотивам в СССР в 1969 году.
В начале 1970-х годов, благодаря личному участию С. В. Житомирской (1916—2002), которая четверть века заведовала отделом рукописей библиотеки им. Ленина, Морозову снова удалось некоторое время поработать в отделе рукописей ГБЛ (без оформления в штат отдела). Именно тогда он обнаружил неизвестные ранее письма О. Мандельштама к Вячеславу Иванову.
Из воспоминаний С. В. Житомирской:
«И тогда — очевидно, в поисках криминала — обратились к другим выпускам „Записок“ — и далеко искать не пришлось. Совсем недавно вышел в свет предыдущий, 34-й, выпуск (1973). Украшением его была большая публикация нашего сотрудника Саши Морозова, посвященная О. Мандельштаму. Здесь печатались письма поэта к Вячеславу Иванову, особенно замечательные тем, что в них содержались 24 неопубликованных ранних его стихотворения. За это и ухватились. (Не могу не сказать здесь в скобках, что Морозов, уже в то время фанатически преданный изучению жизни и творчества Мандельштама, работал у нас в группе Кудрявцева, и легко понять, какое раздражение он вызывал у последнего, демонстративно не желавшего даже правильно выговорить фамилию поэта, . В результате этой конфликтной ситуации мы вскоре потеряли такого ценного сотрудника. Через неделю в издательство пришел приказ Госкомиздата, где 34-й выпуск „Записок“ с публикацией Морозова и намерение (!) издательства напечатать обзор архива Булгакова были названы идейными ошибками.»
Больше на государственной службе Морозов не состоял. Отец, воспитанный в крепких традициях крестьянской семьи, никогда не понимал сына, называл его «летуном». Однако, именно благодаря родителям, в 1974 году заканчивается период бездомности Морозова, у него появляется собственное жилье — крохотная однокомнатная квартира на первом этаже в Измайлово на 13-й Парковой. В ней он проживет до конца жизни.
Морозов и Шаламов
Весной 1980 года Морозов узнает от С. И. Григорьянца о бедственном положении В. Т. Шаламова в доме для инвалидов и престарелых на улице Вилиса Лациса в Тушино. Трудно не сойти с ума от сознания своего полного бессилия, когда видишь как страдает обездвиженный, слепой, почти глухой, дергающийся человек и понимать, что под этой чудовищной оболочкой пишущий стихи живой гений, — великий русский писатель, всеми забытый, насильственно помещенный в этот «рай». Морозов, живущий на другом конце Москвы, делает все, что возможно, — ежедневно посещает Варлама Тихоновича, пытается наладить уход, привлечь к нему внимание, но, главное, записывает стихи, которые Шаламов все это время сочиняет.
«Если бы не Саша, мы не знали бы „полного“ Шаламова. Потому что уже в доме престарелых Шаламов сочинял стихи и написал довольно много стихотворений, целый корпус, в сущности, целый сборник. Стихотворений совершенно других, совершенно особенных и замечательных. Но он не мог не только их записать, в силу состояния здоровья, но даже сказать кому-то, что он эти стихи сочинил — его никто не понимал, его речь. Никто, кроме Саши, который понял, что Шаламов ему пытается сказать об этих стихах, и стал записывать эти стихи по строчке, по букве,.. я не знаю, по звуку. Сверяя с автором. И в результате этих стихов накопилось на целый сборник, и Саша опубликовал их , ещё при жизни Шаламова, ну, за границей, разумеется»
— М. Айзенберг. «Памяти Александра Морозова».
«…такого рода заведения — это самое страшное и самое несомненное свидетельство деформации человеческого сознания, которое произошло в нашей стране в XX веке. Человек оказывается лишенным не только права на достойную жизнь, но и на достойную смерть.»
— Е. Захарова (Хинкис). Из выступления на Шаламовских чтениях 2002 г.
Через 25 лет после смерти В. Т. Шаламова И. Сиротинская обвинила А. Морозова и тех немногих, у кого нашлись силы и мужество ухаживать за ним, в том, что «его лишили одиночества», поднятый ими «шум» ускорил кончину В. Т. Шаламова. По словам Морозова, Сиротинская в доме престарелых не появлялась. За все время она приходила только один раз, Шаламов c отвращением отвернулся к стене и не поворачивался, пока она не ушла. Судьба Шаламова действительно была страшной и страшно завершилась. «Нельзя, чтобы это осталось не упоминаемым и неизвестным.»
Последние годы
В августе 1996 года Морозов почти потерял зрение, — произошло отслоение сетчатки на оба глаза. Перенес три операции. Удалось частично востановить зрение только на один глаз.
Умер Александр Анатольевич Морозов 22 сентября 2008 года в Москве от лейкемии. Похоронен в Санкт-Петербурге на Большеохтинском кладбище вместе с родителями, бабушкой, дедушкой, двумя тетями, дядей и двоюродным братом.