Алексеев Михаил Васильевич — Биография
Михаи́л Васи́льевич Алексе́ев (3 (15) ноября 1857, Тверская губерния, Российская империя — 25 сентября (8 октября) 1918, Екатеринодар) — крупнейший русский военачальник периода Первой мировой войны, «общепризнанный крупнейший военный авторитет» страны. Генерального штаба генерал от инфантерии (24 сентября 1914), генерал-адъютант (1916).
Участник осады Плевны. Участник русско-турецкой (1877—1878 гг.), русско-японской (1904—1905 гг.) и Первой мировой войн. Активный участник Белого движения в годы Гражданской войны. Один из создателей, Верховный руководитель Добровольческой армии.
Становление личности
Родился в семье бывшего солдата сверхсрочной службы, выслужившегося в фельдфебели, а потом и в офицеры, участника Севастопольской обороны (1854—1855) майора Василия Алексеевича Алексеева (умер после 1896 г.). Окончил Тверскую классическую гимназию. В 1873 году поступил вольноопределяющимся во 2-й гренадёрский Ростовский полк. Закончил Московское пехотное юнкерское училище (1876). Выпущен в 64-й пехотный казанский полк в чине прапорщика.
Служба в Русской императорской армии
В составе 64-го пехотного Казанского полка участвовал в Русско-турецкой войне 1877—1878 в составе отряда генерала М. Д. Скобелева, у которого Алексеев одно время был ординарцем. Был ранен под г. Плевной. В январе 1881 года получил чин поручика «за отличие», а в мае 1883 года — чин штабс-капитана, также с формулировкой «за отличие». В 1885—1887 командовал ротой своего полка.
В 1887 году поступил в Николаевскую Военную академию, которую окончил в 1890 году по 1-му разряду, первым по успехам, получив Милютинскую премию (в дальнейшем с 1898 по 1904 годы был профессором указанной академии). В этом же году был произведён в чин капитана.
С 1890 года — старший адъютант 1-го армейского корпуса. В 1894 был произведён в чин подполковника, перешёл на службу в Главный штаб, где занимал должности младшего, а затем старшего делопроизводителя канцелярии военно-учёного комитета. В марте 1904 года был произведён в Генерального штаба генерал-майоры. Одновременно с 1898 года экстраординарный, с 1901 — ординарный, с 1904 года — заслуженный профессор кафедры истории русского военного искусства Николаевской Военной академии.
Таким образом, Алексеев был коллегой Мышлаевского и читал курс, относившийся к эпохам Елизаветы и Екатерины II. Лектор он был плохой, привести в законченный вид и напечатать свой курс не имел времени, но практическими занятиями руководил превосходно, а на войне показал себя недюжинным стратегом.
С августа 1900 Алексеев — начальник отделения генерал-квартирмейстерской части Главного штаба.
Во время Русско-японской войны 1904—1905 гг. с 30 октября 1904 генерал-квартирмейстер 3-й Маньчжурской армии. За боевые отличия награждён Георгиевским золотым оружием (1906).
С сентября 1906 года обер-квартирмейстер Главного управления Генерального штаба, с августа 1908 года начальник штаба Киевского военного округа. В октябре 1908 года произведён в чин генерал-лейтенанта «за отличие». С июля 1912 по июль 1914 командовал 13-м армейским корпусом.
В Первую мировую войну — с 19 июля 1914 состоял начальником штаба армий Юго-Западного фронта, затем с 17 марта 1915 года главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта. 6 сентября 1914 награждён орденом Святого Георгия 4-й степени и произведён в чин генерала от инфантерии. Весной 1915 г. именно Алексеев руководил чрезвычайно трудным отступлением русских армий на восток через Польшу и Литву под постоянным напором неприятеля — т. н.«Великим Отступлением». С 4 августа 1915 года — главнокомандующий армиями Западного фронта.
После того как император Николай II принял на себя обязанности Верховного главнокомандующего, Алексеев 18 августа 1915 был назначен начальником штаба Ставки Верховного главнокомандующего. С 1916 года — генерал-адъютант. Алексеев как начальник штаба Ставки Верховного главнокомандующего фактически руководил всеми военными операциями вплоть до Февральской революции. Нужно отметить, что в последние месяцы существования монархии, с 11 ноября 1916 до 17 февраля 1917 (то есть более трёх месяцев) Алексеев находился в Крыму на лечении своей хронической болезни — уремии и был вне руководства Ставкой (во время отпуска по болезни М. В. Алексеева его обязанности начальника штаба исполнял генерал от кавалерии В. И. Гурко).
Накануне Февральской революции. Участие в политике
По своим политическим убеждениям генерал Алексеев был сторонником парламентаризма. Его политические взгляды разделяли многие офицеры Ставки Верховного Главнокомандующего - в частности, ближайший помощник Алексеева генерал А. С. Лукомский, ставший с октября 1916 года генерал-квартирмейстером Ставки, и В. И. Гурко, преемник Алексеева на посту начальника штаба Ставки. По своей должности Алексеев должен был поддерживать контакты с членами Государственной думы, Государственного совета и Совета министров, однако встречающиеся в исторической литературе и публицистике упоминания о принадлежности Алексеева к масонской «Военной ложе» не имеют достаточных прямых доказательств (установить принадлежность кого бы то ни было к масонству весьма затруднительно со стопроцентной вероятностью, ибо масонство относится к классическим тайным обществам, в которых действует «кодекс молчания»). Историк К. М. Александров назвал утверждения о принадлежности генерала Алексеева к «масонской ложе» «нелепыми и безосновательными обвинениями».
К концу 1916 года армия всё больше втягивалась в политику, причём часть командного состава во главе с обоими начальниками штаба Ставки генералами Алексеевым и Гурко, поддавшись персональной агитации лидеров думского оппозиционного Прогрессивного блока, сочувственно относилась к идее дворцового переворота. По воспоминаниям А. И. Гучкова, Алексеев «…был настолько осведомлён, что делался косвенным участником» подготавливавшихся событий:324, 338.
Раздражение в армии и обществе вызывало возросшее влияние императрицы Александры Фёдоровны на государственные дела и приближение ко Двору Григория Распутина. Ряд историков полагают, что генерал Алексеев, разделяя эти настроения, был готов предпринять действия для удаления из Петрограда императрицы и насильственной изоляции её от монарха, но не желал отстранения от власти Николая II:280. Историк В. М. Хрусталёв приводит воспоминания председателя Земского союза на Западном фронте В. В. Вырубова, представлявшего Земской союз при Ставке, который вспоминал, что в 20-х числах октября 1916 года генерала Алексеева в Ставке посетил председатель Земского союза Г. Е. Львов, который имел с ним продолжительный разговор наедине. Содержание разговора, переданное Львовым Вырубову в общих чертах, сводилось к тому, что Алексеев якобы предлагал Львову в день, который он ему укажет дополнительно, прибыть в Ставку в сопровождении двух-трёх авторитетных земских деятелей либеральных взглядов. В этот день в Ставке будет находиться императрица, которая будет арестована Алексеевым и заключена в монастырь; император же будет поставлен перед свершившимся фактом и ему будет предложено назначить правительство во главе с Львовым и в составе прибывших с ним лиц. Алексеев ставил условием, чтобы Николаю II не было причинено никакого вреда. Князь Львов, приняв предложение Алексеева, немедленно отбыл в Москву. Примерно 25 октября 1916 года Алексеев вызвал к себе Вырубова и спросил его, знает ли тот содержание его разговора со Львовым. Вырубов, естественно, ответил отрицательно, на что Алексеев попросил его срочно передать Львову, что день, о котором они со Львовым условились, наступит 30 октября. Вырубов при этом обратил внимание на плохое физическое состояние и нервное поведение Алексеева. Вырубов немедленно послал в Москву ко Львову курьера, но судьба распорядилась иначе — на следующий день Алексеев серьёзно заболел и слёг в постель. Спустя короткое время он выехал в Крым на лечение. В Крыму Львов с ним встретился вновь, но, вернувшись, сообщил, что Алексеев изменил своё мнение о возможности переворота, опасаясь революции и развала фронта:281.
В конце 1916 — начале 1917 года Николай II распорядился усилить столичный гарнизон. По мнению историка И. Н. Волковой это предписание было саботировано замещавшим Алексеева в должности Начальника штаба Верховного главнокомандующего с ноября 1916 по январь 1917 года генералом В. И. Гурко: вместо затребованных 4 кавалерийских полков Гурко направил в Петроград 3 экипажа матросов, наиболее податливого революционной агитации военного элемента. Историк И. Н. Волкова писала, что трудно представить, чтобы такой демарш выдвиженца и доверенного лица М. В. Алексеева мог быть осуществлен без санкции последнего. Стоящим в одном ряду с этим эпизодом в череде распоряжений, которые историк назвала «загадочными», было распоряжение самого Алексеева о выделении в январе 1917 года Петроградского региона в особый округ с назначением его командующим никому не известного и никак себя не зарекомендовавшего генерала С. С. Хабалова — вне зависимости от того, был Хабалов сознательным участником заговора Ставки или же был слепым орудием в руках Алексеева — его халатность и бездеятельность сослужила службу революционным силам, лишив власть вооруженной защиты в самом центре восстания. Третьим эпизодом в этом ряду был отказ Алексеева выполнить требование командира гвардии генерала Безобразова подкрепить расквартированные в столице запасные батальоны гвардейскими частями с повторявшей слово в слово аргументацию Хабалова о переполненности столичных казарм.
С другой стороны историки К. М. Александров и В. Ж. Цветков писали о том, что Алексеев всерьёз считал Петроград уже переполненным запасными частями, разложенными революционной пропагандой, и ещё ранее в 1916 году предлагал Николаю II передислоцировать из Петрограда бо́льшую часть запасных полков а также произвести частичную эвакуацию оборонных предприятий, рабочие которых представляли собой податливый материал для революционных агитаторов, учредить должность «Министра Государственной Обороны», на которую предлагал назначить великого князя Сергей Михайловича, в руках которого сосредоточить всю военную и гражданскую власть в тылу (вне зоны театра военных действий, вся власть в которой принадлежала по «Положению о Полевом Управлении Войск» Верховному главнокомандующему). Последняя мера, по замыслу Алексеева, способствовала бы консолидации всех усилий для обеспечения нужд сражающейся Армии и должна бы была предотвратить революционное брожение. Однако все эти предложения были Николаем II отвергнуты как необоснованные.
Уже после февральских событий Алексеев рассказывал А. И. Деникину, что незадолго до начала волнений в Петрограде, к нему обратились «заговорщики» и сообщили, что «назревает переворот», на что Алексеев просил их «во имя сохранения армии не делать этого шага». Однако, по рассказу Алексеева, затем они посетили штабы Северного и Юго-Западного фронтов, и их командующие Н. В. Рузский и А. А. Брусилов заявили им прямо противоположное и поэтому «подготовка переворота продолжалась». Историк С. В. Куликов, комментируя эти воспоминания А. И. Деникина, отметил, что хотя описанное Алексеевым выглядит вполне достоверным, так как и Рузский, и Брусилов действительно были настроены резко оппозиционно, но, учитывая обстоятельства, в которых этот рассказ был сделан, вполне возможно что Алексеев просто хотел переложить свою вину в произошедших затем событиях на чужие плечи.
Действия генерала Алексеева во время Февральской революции
М. В. Алексеев вернулся в Ставку из Крыма, где проходил лечение, 18 февраля 1917 года и вернулся в должность начальника штаба Верховного главнокомандующего с нуля часов 19 февраля 1917 года. Среди историков нет единого мнения о роли М. В. Алексеева в последующих событиях, повлекших крушение Российской монархии.
Хотя беспорядки в Петрограде начались ещё 23 февраля (8 марта) 1917 года, только днём 26 февраля (11 марта) в Ставку поступили первые тревожные известия о том, что беспорядки грозят перерасти в мятеж. Для восстановления спокойствия в Петрограде Алексеев предложил Николаю II направить туда сводный отряд во главе с начальником, наделённым широкими полномочиями. Император распорядился выделить по одной бригаде пехоты с артиллерией и по бригаде кавалерии от Северного и Западного фронтов, назначив начальником 66-летнего генерала Н. И. Иванова. Историк К. М. Александров писал, что такое назначение Алексеев встретил с «нескрываемым разочарованием». Историк И. Н. Волкова писала, что Алексеев формально принимал решения, соответствующие его должности и отношениям к Верховному главнокомандующему, но на деле сам же затягивал их исполнение, что повлияло на своевременность движения войск и конечный результат мероприятия.
С другой стороны, историк К. М. Александров писал, что вечером 27 февраля (12 марта) 1917 года, когда из Петрограда пришли известия о расширении волнений, Алексеев потребовал от главнокомандующих тремя фронтами как можно скорее выполнить приказ Николая II и направить в Петроград четыре гвардейских, два кавалерийских, четыре пехотных и два казачьих полка, причём Алексеев подчеркнул, что командирами сводных бригад надлежит назначить «энергичных и прочных генералов». В тот день у Алексеева поднялась температура до 40°, но узнав, что Николай II принял решение покинуть Ставку, больной Алексеев поспешил на вокзал, где умолял царя не покидать центр управления войсками в такой ответственный и важный момент.
В дни кульминации протестного движения в Петрограде председатель Государственной думы М. В. Родзянко обратился к императору и к Алексееву с просьбой склонить царя отречься от престола, мотивируя это необходимостью пресечь рост революционных беспорядков в столице.
В ночь с 28 февраля (13 марта) на 1 (14) марта Алексеев направил генералу Н. И. Иванову, следующему на Петроград с отрядом войск для усмирения мятежа, телеграмму, копия которой была также направлена в адрес командующим фронтам, для информирования последних о положении в столице. В ней Алексеев писал, что, по сведениям, поступившим к нему по неофициальным каналам, события в Петрограде успокоились, что войска, «примкнув к Временному правительству в полном составе, приводятся в порядок», что Временное правительство полностью контролирует ситуацию, что монархическому образу правления ничто не угрожает, что все в Петрограде «ждут с нетерпением приезда Его Величества, чтобы представить ему просьбу принять пожелание народа» назначить новое правительство, в связи с чем генералу Иванову необходимо «изменить план действий, дабы избежать позорной междуусобицы», а «дело», по мнению Алексеева, «идёт к хорошему концу, который укрепит Россию». Алексеев просил Иванова, находящегося в тот момент в Царском Селе, передать содержание этой телеграммы и царю, прямой связи с которым у Алексеева не было:352.
Историки расходятся во мнениях, оценивая отношения Родзянко и Алексеева в мартовские дни 1917 года. Например, А. А. Искендеров считал, что Алексеев и его окружение в Ставке состояли в тайном союзе с либеральными столичными деятелями. Историки Г. З. Иоффе и К. М. Александров наоборот считали, что Алексеев в заговоре не состоял и лишь после 28 февраля принял решение поддерживать Временный комитет Государственной Думы в его борьбе с Царем.
Однако Алексеев решил — как и Родзянко с Рузским — что следует добиваться отставки Николая II, и высказался лично в пользу такого сценария. Однако Николай Александрович, будучи до конца преданным своему долгу, настоял на том, чтобы были опрошены все высшие военачальники. Алексеев частично выполнил это поручение царя, сообщив, однако при этом адресатам о том, что Император якобы уже «готов отречься», несмотря на то, что о такой «готовности» говорить ещё было совершенно преждевременно, и настоятельно рекомендовал командующим дать ответ в совершенно определенном смысле необходимости отречения. При этом Алексеев не отправил запрос командующим Черноморским и Балтийским флотами А. В. Колчаку и А. И. Непенину, хотя командующие флотами по своему статусу приравнивались к начальникам фронтов и также относились к «старшим начальникам», а послал им только телеграмму-уведомление о событиях в Петрограде, зато послал запрос командующему Кавказской армией и наместнику на Кавказе Николаю Николаевичу. Все командующие фронтами, Николай Николаевич и командующий Балтийским флотом в своих ответных телеграммах просили императора отречься от престола «ради единства страны в грозное время войны» (при этом командующий Балтийским флотом А. И. Непенин по собственному почину присоединился к общему мнению опрошенных). Историк И. Н. Волкова отметила, что механизм интриги, задействованный в этом блиц-опросе, многие из его участников пытались впоследствии скрыть, однако командовавший в мартовские дни Юго-Западным фронтом генерал А. А. Брусилов в своих воспоминаниях писал, что Алексеев вызывал его в те дни по прямому проводу и сообщал об угрозе со стороны Временного правительства прекратить поставки боеприпасов и продовольствия в армию в случае отказа военного командования поддержать ультиматум Николаю II, и что он был вынужден покориться, так как ресурсы его армий были на исходе. Так же принуждали командующего Румынским фронтом В. В. Сахарова, предварившего своё согласие на предложенную меру проклятием в адрес «шайки разбойников» и заявлением о том, что «армии фронта непоколебимо стали бы за своего державного вождя, если бы не были в руках тех же государственных преступников, захвативших в свои руки источники жизни армий». Колеблющегося и отложившего свое решение до получения ответов от Брусилова и Рузского командующего Западным фронтом А. Е. Эверта принудили при помощи корпоративной солидарности — и Эверт примкнул к большинству. Не присоединился к большинству один командующий Черноморским флотом адмирал А.В Колчак, но его особое мнение уже не играло большой роли.
Ознакомившись с мнением военачальников Николай II принял решение отречься в пользу сына. Однако после приезда Шульгина и Гучкова он подписал отречение и за себя, и за наследника Престола Цесаревича Алексея, выдвинув в качестве преемника великого князя Михаила Александровича. Но не прошло и суток, как царь захотел вернуться к первоначальному варианту. Вернувшись в Могилев, Николай II при встрече с генералом Алексеевым передал ему собственноручно написанное согласие на вступление на престол Алексея Николаевича со словами: «Я передумал. Прошу Вас передать эту телеграмму в Петроград». Алексеев молча взял у Николая II из рук бумагу и положил её к себе в бумажник, не выполнив просьбу царя и намеренно её скрыв, объясняя это впоследствии тем, что было уже слишком поздно что-то менять: как он объяснял — «чтобы не смущать умы», так как стране уже были опубликованы два манифеста об отречении — Николая Второго и Михаила Александровича (историк В. М. Хрусталёв назвал объяснения Алексеева «неубедительными» — оба отречения — Николая и Михаила — были опубликованы только на следующий день — 4 марта 1917 года). Как пишет историк И. Н. Волкова, учитывая, что в это же время — 3 (16) марта 1917 года — Михаил Александрович отказался от принятия власти, отказ Алексеева вернуться к ситуации 2 марта, когда спасалась монархия, ускорил воцарение республиканского политического порядка. А. И. Деникин, который привёл этот рассказ М. В. Алексеева в своих мемуарах, добавил, что этот документ хранился у Алексеева до конца мая 1918 года, когда он, передавая верховное командование Добровольческой армией, передал его А. И. Деникину, который передал его на хранение в секретный пакет в генерал-квартирмейстерской части Ставки. Схожая информация об этом документе содержится и в воспоминаниях подполковника Ставки Верховного главнокомандующего В. М. Пронина «Последние дни царской Ставки (24 февраля — 8 марта 1917 г.)».:376—377.
Совершенно иначе оценивал действия Алексеева в те решающие часы, когда Николай II находился вне Ставки, историк К. М. Александров.По его мнению Алексеев был обманут заговорщиками — командующим Северным фронтом, генералом от инфантерии Рузским, в ставке которого во Пскове находился царь с вечера 1 (14) марта 1917 года и председателем Думы М. В. Родзянко. Имея связь с Николаем II только посредством телеграфа, Алексеев был вынужден верить тому, что сообщала ему телеграфная лента. Прежде всего утром 2 (15) марта 1917 года Алексеев получил предписание Николая II остановить экспедицию из верных частей, снаряженную для усмирения беспорядков в столице. Затем Алексееву были направлены копии многочасовых переговоров, которые в ночь с 1-е на 2-е марта вели штаб Северного фронта и М. В. Родзянко. Последний подчёркивал, в данном моменте совершенно необходимо, для успокоения масс, согласиться на отречение в пользу сына при регентстве Михаила Александровича, а если Николай II продолжит упорствовать, то углубление революции принесёт анархию в тыл и парализует всякое снабжение армии. Последняя угроза имела большое значение для Алексеева, занятого подготовкой решительного наступления Русской армии, назначенного на апрель 1917 года, для чего требовалось обеспечить бесперебойные поставки всего необходимого. Также в ставку было передано Рузским повеление Николая II ознакомить с содержанием этих переговоров командующих фронтов, чтобы запросить их мнение об отречении. Возможно, то была инициатива самого Рузского и Николай II такого повеления не давал, но Алексеев в тот момент не мог этого знать. По мнению К. М. Александрова утром 2 (15) марта 1917 года Алексеев принял решение спасти монархию и династию Романовых, через отречение Николая II в пользу Цесаревича Алексея и сохранить бесперебойное снабжение Армии.
Наштаверха упрекали за «преступное бездействие» и непринятии должных мер в судьбоносные для России дни и часы февраля 1917 года когда он, после отъезда государя из Ставки и ввиду отсутствия связи с ним, автоматически стал исполняющим обязанности Верховного Главнокомандующего. С этими обвинениями не согласны историки К. М. Александров и В. Ж. Цветков. Последний писал, что напротив, Алексеев принимал все возможные меры для переброски фронтовых частей против начавшейся революции, а Александров привёл «интересное» мнение военного теоретика русского зарубежья Е. Э. Месснера, который, размышляя в середине 50-х годов XX века о действиях Алексеева в тот момент, писал, что обвинения Алексеева исходили от некомпетентных лиц — по «Положению о Полевом Управлении Войск», Верховный Главнокомандующий мог распоряжаться войском и той частью территории, которая была объявлена театром военных действий. Поэтому, по утверждениям Месснера, власть Верховного главнокомандующего не распространялась на Петроград, который не входил в театр военных действий, а нарушить закон и воспользоваться Верховной властью для водворения порядка в столице Алексеев не мог вследствие «своей офицерской сущности».
В 10 ¼ часов утра 2 (15) марта 1917 года Алексеев разослал командующим фронтами телеграмму № 1872, составленную генерал-квартирмейстером А. С. Лукомским, содержащую краткий пересказ ночных переговоров Родзянко с Рузским. От себя Алексеев сделал следующую приписку:
Теперь династический вопрос поставлен ребром, и войну можно продолжать до победоносного конца лишь при использовании предъявляемых требований относительно отречения от престола в пользу сына при регентстве Михаила Александровича. Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения, и каждая минута дальнейших колебаний повысит только притязания, основанные на том, что существование армии и работа железных дорог находятся фактически в руках петроградского Временного правительства. Необходимо спасти Действующую армию от развала, продолжать до конца борьбу с внешним врагом, спасти независимость России, и судьбу династии нужно поставить на первом плане хотя бы ценой дорогих уступок.
Как только стало известно, что Николай II отрёкся не только за себя, но и за своего сына, Алексеев тут же предпринял меры для скорейшего приведения войск и гражданского населения в зоне театра военных действия к присяге новому монарху, но по закону надлежало ожидать издания соответствующего манифеста — но Михаил Александрович предпочёл уклониться от принятия Верховной власти.
Наконец, Алексеев попытался организовать в Ставке чрезвычайное совещание старших начальников — «генеральскую хунту» — «для установления единства во всех случаях и во всякой обстановке» и оказания давления на «виляющее правительство», но его инициатива не была одобрена новыми властями, а Николай II в своём последнем манифесте повелел повиноваться Временному правительству.
Только после встречи с Николаем II, произошедшей 3 (16) марта 1917 года, Алексеев заподозрил, что был обманут Рузским, а о рассылке телеграммы № 1872 сожалел до самой смерти.
Алексеев и царская семья
Историк И. Н. Волкова писала, что М. В. Алексеев испытывал к Николаю II личную неприязнь. Историк В. Ж. Цветков писал, основываясь на воспоминанях современников, что отношения Верховного главнокомандующего и его начальника штаба базировались на взаимном и полном доверии, а одной из черт, способствующих сближению обоих, стала их глубокая религиозность. Историки К. М. Александров и С. В. Куликов писали, что Николай II высоко оценивал своего начальника штаба, который находился у него в фаворе. В письме императрице Александре Фёдоровне он писал: «Не могу тебе передать, до чего я доволен генералом Алексеевым. Какой он добросовестный, умный и скромный человек, и какой работник!».
Алексеев полагал, что царица Александра Фёдоровна своим вмешательством в государственные дела вредит интересам России, что царь, когда царица находится в Ставке, не принимает ни одного решения не посоветовавшись с ней. Когда Александра Фёдоровна находилась в Ставке, Алексеев демонстративно отказывался от приглашений к царскому столу. Пользуясь расположением Николая II, Алексеев в конце лета 1916 года решил откровенно поговорить с ним о необходимости удаления от царской семьи Распутина, но откровенный разговор не встретил отклика у Николая II, который заявил, «что это моё личное частное дело». После этого сама царица решила переговорить с Алексеевым и развеять его отрицательное отношение к Распутину, но из этого также ничего не вышло — Алексеев ответил Александре Фёдоровне: «Ваше императорское величество, я давно уже составил мнение по этому вопросу, и ничто не сможет его изменить. Я должен добавить, что как только он появится в Ставке, я сложу с себя занимаемую должность.» Историк С. В. Куликов писал, что это, однако, не изменило благожелательное отношение монаршей четы к начальнику штаба: царица называла его «славным Алексеевым», а Николай II испытывал к нему прилив доверия именно в тот период. Симпатия к Алексееву не ослабла у Николая II и во время болезни первого, когда он находился на лечении в Крыму. В доказательство этого историк привёл текст телеграммы царя в адрес больного от 7 декабря 1916 года: «Надеюсь, южное солнце и воздух восстановляют Ваше здоровье». Такое тёплое отношение монарха затрудняло для Алексеева согласие на участие в низложении Николая II. Генерал безоговорочно был согласен только на «изолирование царя от жены».
Историк К. М. Александров писал, что Николай II не изменил своего отношения к Алексееву и в дни Февральской революции — в дневниковых записях от 3 и 4 марта 1917 года он продолжал называть Алексеева «добрым», не высказывая в его адрес никаких обвинений. Алексеев со своей стороны в эти же дни не называл Николая II «бывшим», подчёркивая его прежний статус.
После присяги Временному правительству
Несочувствие генерала задуманной Гучковым массовой генеральской чистке «с одного маха» стало причиной колебаний правительства в вопросе назначения Алексеева Верховным главнокомандующим Русской армии: генерал получил это назначение только через месяц, 2 апреля 1917 года.
Находясь на этом посту до 21 мая 1917 года, пытался остановить развал армии, выступал против Советов и солдатских комитетов в армии, старался уберечь солдат от «агитаторов» и восстановить старую власть офицерства.
Во время Корниловского выступления в августе 1917, чтобы спасти генерала Корнилова и его сторонников, согласился возглавить Ставку: «…ради спасения жизни корниловцев, решился принять на свою седую голову бесчестие — стать начальником штаба у „главковерха“ Керенского».
Согласился произвести арест генерала Корнилова и его сподвижников (генералов Романовского, Лукомского и ряд старших офицеров, взятых под следствие и помещенных в г. Быхове в здании монастыря) в Ставке, что и сделал 1 сентября 1917 года. По свидетельству командира Корниловского ударного полка Генерального штаба капитана М. О. Неженцева «встретились они чрезвычайно трогательно и по-дружески» Корниловцам, помещённым в здании Быховской тюрьмы, генерал Алексеев постарался обеспечить максимальную безопасность. Тем не менее, этот эпизод оказался неоценённым генералом Корниловым и впоследствии уже на Дону весьма негативно сказался на отношениях двух генералов-руководителей молодой Добровольческой армии.
Всего неделей позже генерал Алексеев ушёл в отставку; об этих нескольких днях своей жизни генерал говорил впоследствии всегда с глубоким волнением и скорбью. Своё отношение к корниловцам Михаил Васильевич выразил в письме редактору «Нового времени» Б. А. Суворину таким образом:
Россия не имеет права допустить готовящегося в скором времени преступления по отношению её лучших, доблестных сынов и искусных генералов. Корнилов не покушался на государственный строй; он стремился, при содействии некоторых членов правительства, изменить состав последнего, подобрать людей честных, деятельных и энергичных. Это не измена родине, не мятеж…
Гражданская война
Октябрьскую революцию Алексеев встретил в Петрограде, проживая на Галерной улице, в квартире, специально снятой для него Советом общественных деятелей, занимаясь подготовительными работами по созданию «кадра новой армии» — так называемой «Алексеевской организации», которая в качестве «организованной военной силы … могла бы противостоять надвигающейся анархии и немецко-большевистскому нашествию». 22 октября (4 ноября) он отправил своей жене в Смоленск письмо, в котором были такие строки:248:
Никогда ещё не охватывала мою душу такая давящая тоска, как в эти дни, дни какого-то бессилия, продажности, предательства. Всё это особенно чувствуется здесь, в Петрограде, ставшем осиным гнездом, источником нравственного, духовного разложения государства. Как будто по чьему-то приказу исполняется чей-то предательский план, власть в полном значении слова бездействует и ничего не хочет делать, зато говоренья бесконечно много… Предательство явное, предательство прикрытое господствует на всём.
В день октябрьского выступления большевиков Алексеев, не зная о происходящем в городе, пошёл на заседание Предпарламента, но не был впущен в Мариинский дворец конвоем, выставленным большевиками. Алексеев направился в штаб Петроградского округа, где ему порекомендовали срочно скрыться — в городе появились расклеенные листовки с призывом арестовать генерала. Близкие знакомые Алексеева — С. С. Щетинин с женой Натальей Павловной — спрятали генерала у себя на квартире. Затем его перевезли на квартиру графини Сиверс, так как выйдя от Щетининых на улицу 29 октября (11 ноября) он был узнан случайным прохожим. Были куплены железнодорожные билеты до Ростова и вечером 30 октября (12 ноября) Алексеев, сама Щетинина, полковник Веденяпин и ротмистр А. Г. Шапрон отправились на железнодорожный вокзал. Шапрон так вспоминал об этом моменте:249:
Тяжело и странно было смотреть на генерала Алексеева в столь несвойственной ему штатской одежде, особенно той, которой ему пришлось пользоваться за неимением времени достать что-либо более подходящее. Генерал был одет в очень потёртое осеннее пальто тёмно-шоколадного цвета с небольшими тёмными крапинами. Оно крайне неуклюже сидело на нём. Из-под не по росту длинного пальто виднелись чёрные брюки, бахрома оконечностей которых ярко очерчивала военные сапоги. Голову его покрывала синяя фетровая шляпа, опоясанная чёрную лентою, которую генерал как-то особенно глубоко напялил на голову с наклоном на правый бок. Передняя часть шляпы доходила до бровей, отчего неестественно поднималась задняя её часть, придавая столь непривычный и резко бросающийся в глаза вид.
Алексеев путешествовал по паспорту отца Щетининой, тайного советника в отставке. Его сопровождали Щетинина, полковник Веденяпин (с документами Щетинина) и Шапрон. В поезде Алексеев был несколько раз опознан случайными пассажирами, но до Ростова добрались благополучно:250.
В это время на Дону существовало военное положение, введённое 26 октября (8 ноября) года атаманом Войска Донского генералом А. М. Калединым в связи с сообщением о вооружённом восстании в Петрограде. Войсковое правительство приняло на себя всю полноту государственной власти в области, ликвидировав все Советы в городах Донской области.
Атаман Каледин, с которым генерал Алексеев встретился сразу же по прибытии в Новочеркасск, отказал ему в просьбе «дать приют русскому офицерству». Каледин сослался на то, что казаки-фронтовики устали от войны и ненавидят «старый режим», а потому донские полки, что возвращаются с фронта, защищать Донскую область от большевиков не желают и расходятся по домам. Каледин попросил Алексеева «не задерживаться в Новочеркасске более недели» и перенести формирование добровольческих сил за пределы области. Несмотря на холодный приём, Алексеев немедленно приступил к практическим шагам. Уже 2 (15) ноября он опубликовал воззвание к офицерам, призывая их «спасти Родину».
Через месяц к этой деятельности подключился генерал Л. Г. Корнилов, прибывший на Дон 6 (19) декабря. «Алексеевская организация» стала ядром Добровольческой армии. Видение самим Алексеевым смысла его работы передаёт его письмо Дитерихсу (начальнику штаба Главковерха Духонина) от 8 (21) ноября:
Приехал в Новочеркасск, имея в виду не только найти временный приют, но и начать работу… Как от масляной капли начнёт распространяться пятно желаемого содержания и ценности… из этой цитадели должна затем начаться борьба за экономическое спасение наше от немца… создать сильную власть сначала местного значения, а затем общегосударственного… приступить к формированию реальной, прочной, хотя и небольшой силы, вооружённой для будущей активной политики. Элементы имеются: много офицеров, часть юнкеров и гардемарин из разгромленных училищ… наконец добровольцы… Погибнуть мы всегда успеем, но раньше нужно сделать всё достижимое, чтобы и гибнуть со спокойной совестью.
Генерал Алексеев участвовал в Первом и Втором кубанских походах Добровольческой армии, в которой принял на себя гражданское и финансовое управление, внешние сношения и позже пост Верховного руководителя Добровольческой армии (1917−1918 годы).
Провёл работу по организации военно-политических структур не только Добровольческой армии, но и всего антибольшевистского сопротивления на территории Европейской России (особенно в организации антисоветского подполья в крупных городах). Выступал с позиций необходимости восстановления монархии, но при этом понимал, что провозглашение этого лозунга в 1918 году, в условиях ещё «непережитой революции», связано с немалым политическим риском. Категорически осуждал любые формы сотрудничества т. н. «государственных образований» со странами Четверного союза и декларировал принципы «верности союзническим обязательствам России в войне».
Ветеран добровольческого движения В. К. Мезерницкий так вспоминал внешность ген. Алексеева в 1918 году:
Маленький старичок с курносым носиком и добрыми, умными и печальными глазами, в стареньком засаленном кителе. Это был идеалист, принесший все на алтарь родины, ничего не требующий для себя и веривший, что и другие поступят так же, как и он.